– Ты сказал: до берега близко. Что, видели зарево?
– Точно.
– И слышали что-то?
– Взрывы.
– А выстрелы? Ночью, да над водой, звуки разносятся на километры.
– Нет.
– Странно, да? – сказал я. – Что за абордаж без пальбы!
– Думаешь, торпеда?
– Ага, и подводная лодка, – подхватил я. – Неслабо разжился Грабарь, и всё, лишь бы тебя достать!..
Лицо главаря потемнело. Но он лишь спросил:
– Тогда что, ракеты?
– Я осмотрел ваше пожарище, – сказал я. – Склад будто атаковали с моря. Но от ракет был бы иной эффект. Кстати, сторож не всплыл?
Аскольд покачал головой, затем добавил:
– Но до того, как полыхнуло, якобы раздалась очередь.
– Прощальный салют. Может, под головешками отыщется ствол.
– Кажись, и у тебя есть версия?
– Тебе ж неинтересны домыслы? По моим ощущениям, парень погиб, а что до виновников… – Я пожал плечами. – Когда в деле фигурируют море и ночь, можно ожидать чего угодно.
– Это похоже на почерк Грабаря. Он давно мне в затылок дышит.
– Много ты смыслишь в почерках, – фыркнул я. – Тоже мне – эксперт!
Не люблю служить громоотводом, но лучше бы Аскольд выплеснул раздражение на меня. Не так опасно для общей ситуации.
– Слыхал же, у Грабаря подстрелили сына? – прибавил я.
– Да хоть всех! Старику давно пора сделать укорот.
– Как бы и он не решил, что это твоя работа.
– Если б я наехал, – снисходительно пояснил Аскольд, – сделал бы умней.
– Это ты знаешь. Возможно, и я. А вдруг Грабарь посчитает иначе?
Нехотя главарь представил, буркнул:
– Ну?
– Ты же мнишь себя умным? Вот и думай! Кому на руку сия чехарда?
– По-твоему, это Калида затеял передел?
– До сих пор ему перепадало, чем брезговал крупняк. А теперь сделалось тесно в своей нише. Вот и решил стравить вас, чтоб высвободить пространство.
– Ты так уверенно говоришь!
– Я знаю Калиду. Хитрым он был всегда, а сейчас накопил силу.
– Да откуда у этого шибздика?
– Вот и я думаю: откуда?
– А чего ты так выгораживаешь Грабаря? Наводит на подозрения!
– Не люблю очевидных решений. Тебя сейчас будто подталкивают к тому, для чего ты уже созрел. Не обидно оказаться настолько управляемым?
– А доказательства?
– Не в суде. Я знаю, ты знаешь… Мало?
Фокус не прошел. Аскольда так просто на кривой не объедешь.
– Как раз я не знаю пока, – отрезал он. – Вообще, Род, разочаровываешь меня. Заявился с домыслами, стращаешь Калидой. Да кто ж его убоится?
– Дерьмо быстро слипается. А рассыпано оно нынче всюду.
– Ты на кого намекаешь?
Я усмехнулся:
– Вообще я имел в виду Калиду и его присных. А ты что подумал?
– Ты понимаешь, что у нас Семья? – сказал Аскольд. – Не какое-то там сборище отребья!..
– Тоже мне, боевое братство! – фыркнул я. – Уж мне известно, у кого тут львиная доля. Не вы первые спекулируете на родстве – японцы тоже на нем экономику поднимали. Но они придумали и другое: четкую регламентацию отношений и поступков – долг, подменивший чувства.
– Как у тебя, что ль?
Помолчав, я спросил:
– Ась?
– Нет, кроме шуток, – сказал Аскольд, посмеиваясь. – Мне интересно, отчего ты честен со мной. И с другими. Ведь тебе плевать на нас.
– Честность – товар, сам ведаешь.
– И на прибыль тебе плевать, – отмахнулся главарь. – Ты на методиках навариваешься нехило – зачем тебе сверх?
– Я эстет, – пояснил я. – Люблю красивое: природу, женщин, поступки…
– Ну да, сакура в снегу, сады из камней, – хмыкнул он. – Самурай!.. Еще и чистюля, верно?
– Верно. А грязь – любая – негигиенична.
– И тут выхожу я, весь в белом…
Красотки вновь захихикали, как по команде. Им бы комедии озвучивать, подсказывая тупому зрителю, где смеяться.
– Считай это патологией, – предложил я. – Зачем усложнять? К тому ж это не единственный мой бзик.
– А что еще?
– Еще я верю в совесть. Слыхал про такое?
– Ну-ну, – проворчал Аскольд. – И с чем это едят?
– Тебе, конечно, трудно поверить, но между всеми людьми – имею в виду нормальных – присутствует связь. Так вот с нею сейчас происходят странные трансформации. В целом ее, видимо, не стало меньше. Но ближних тут впрямь возлюбили как себя – за счет дальних, любовь к которым сошла на нет.
– Надо ж, какой ужас, – вздохнул главарь и потискал двойняшек. – Вам тоже страшно? Ах, мои сладкие!..
Заворочавшись, он вместе с ними перебрался за стол, где поджидали тарелки, полные овощей, зелени, и поднос с ломтями слегка прожаренной говядины. Аскольд и раньше уважал ее с кровью, а теперь заимел привычку рвать мясо руками. И девицы охотно поддержали его в этом. А жирные руки все трое, дурачась, вытирали друг о друга, благо рядом полно воды. Надо признать, такие ухватки вполне гармонировали с наготой, а вот интерьер следовало менять. К примеру, сгодилась бы пещера с жарким костерком по центру и закопченным сводом, в которой я побывал вчера.
– Совесть, хм, – снова заворчал Аскольд. – А кто трындел, что в мистику ни за какие коврижки? Это ж надо – совесть!..
– Я говорил: есть вера, а есть суеверия. Да и в вере разброс адовый. Кто-то верит в бородатого хмыря за облаками, который всем делает «козу»; я – в совесть как объединяющее начало… Ну, для упрощения представь ее как круговую поруку в масштабе Вселенной.
– А шарика тебе уже мало? – спросил главарь. – Ладно, теперь скажи что-нибудь по делу. Нас-то сейчас чего затрагивает?