– Их беда, что они не могут сохранить свою жизнесилу, – не выдержав, вступил Калида, – а потому вынуждены забирать у других. Серийных убийц величают энерговампирами, но скорее они проводники. Потому что кто-то, куда более могущественный, откачивает у них энергию, впечатления – отсюда и Голод. И сколь ни вылавливай серийщиков, их не станет меньше, потому что загвоздка-то не в них, а во Всадниках.
– Выходит, и тут надо искать заказчиков? Как говаривал Геббельс: вы, мол, убивайте там, не сомневайтесь, а все угрызения беру на себя.
– Наш человек, – одобрил толстячок. – С размахом действовал.
– Такой же урод, как прочая ваша шатия, – подтвердил я. – От Адика до Йоси – сборище неполноценных. Небось и методы их тебе нравятся?
Калида пожал женственными плечами:
– Почти всем требуется плетка.
– Эдак распугаешь вокруг всех.
– «Распугаешь» – ха! Да их за уши от меня не оттащишь. Настоящие звери жить не могут без плети.
– Тут ты, наверно, прав. Я было подумал: речь о людях… И чем приманиваешь предаторов?
Толстячок вдруг визгливо гоготнул, захлебнувшись от ликования.
– Может, я посланник Бога на Земле? – спросил он игриво.
Глянув на него с брезгливостью, я возразил:
– А я никого на Землю не посылал.
Вообще это старая песнь Калиды, исполняемая уж не первый год.
– Впрочем, суть в ином, – добавил он. – Наконец Бог вернулся на Землю.
– Снизошел, что ль?
– Скорее восходит, – поправил Калида с лукавой ухмылкой, будто находил радость в разбрасывании намеков.
– Помнится, лет двенадцать назад ты уже предрекал пришествие.
– Я ошибся лишь в сроке, – с жаром возразил толстячок. – Что такое десяток-другой годков в сравнении с вечностью!
– Расскажи это пацанве, которой задурил тогда головы.
– Я наставил их на Путь, – снова не согласился он. – Посмотри, что творится вокруг, – повальный разврат. Священнодействие, ритуал продления рода они превратили в пошлое отправление потребностей, как еда или сон, в непотребные игрища, в похабщину. Господи помилуй, они даже не стыдятся заниматься этим на людях, а партнерами обмениваются, точно дисками!..
Теперь возразил я, больше из духа противоречия:
– Зачем усложнять? При надежной контрацепции процесс больше не ассоциируется с начальной целью. Источник удовольствия – и только. Чего тут стыдиться, что скрывать?
– Потому и следует запретить контрацептивы! – вскричал Калида. – Люди забыли настоящие чувства…
– Имеешь в виду инстинкты?
– И должны вернуться к истокам!
– И плодить по штуке в год? – спросил я. – Больше детишек, хороших и разных, – на радость тебе и прочим педофилам. А сам не желаешь проходить полжизни беременным? Из тебя вышла бы образцовая свиноматка.
Откинувшись в кресле, Калида закинул ногу на ногу и покачал в воздухе напедикюренным мягким копытом, уставясь на меня, точно гипнотизер. Но хоть я и ощущаю взгляды как немногие, его «магнетизм» не оказывал на меня действия. Уж этому не подвержен.
– А если я все же пророк? – спросил он с той же хитрой усмешкой. – Может, я один вижу Истину? И черпаю в ней Силу, и делюсь с апостолами!
– Сколько их у тебя?
– Двенадцать, как и положено. А у тех – свои.
Калида умолк, будто в азарте сболтнул лишнего. Его беда: больше любит говорить, чем слушать. Хотя кто этим не грешит? И я молчал, прикидывая, не поехала ли у толстячка крыша. Вообще в его внешности будто менялось что-то, штришок за штришком, а голос становился гуще и медленней, словно бы тормозилась запись.
– Но дело даже не в том, – свернул говорун. – Ведь это та Истина, по которой строится мир, а Бог дает мне Силу исполнить предначертание. До сих пор такое не удавалось ни Иисусу, ни Мохаммеду, ни Гаутаме. А вот я стану в божьем царстве истинным помазанником!
– Из грязи в князи, да? – спросил я. – Ведь так не бывает, тюфячок. Из дерьма пулю не вылепишь.
Но Калиду было не прошибить.
– Всё начинается с малого, – заметил он рассудительно. – Знаешь, как рождалась Османская империя? Один мелкий бей, Осман, подмял своего соседа. И пошло, пошло!.. А что получилось в итоге?
– Значит, и тебя греет империя?
– Так ведь без нее не будет порядка! – убежденно воскликнул Калида. – Нашему люду не обойтись без твердой руки.
Кажется, он и впрямь видел себя во главе страны – для начала. Толстячок только коснулся власти, а уж вознесся за облака. Это что, тоже сродни мании?
– А почему не оставить других в покое? – спросил я. – А, толстун?
С сожалением Калида покачал головой: мол, и рад бы, но «труба зовет».
– Человечество губит эгоизм, – посетовал он. – Все пекутся лишь о себе… ну и о самых близких. А кто будет трудиться на общество?
– Папа Карло, – пробурчал я, но Калида не услышал.
– Каждому здравомыслящему должно быть ясно…
– Еще про «людей доброй воли» вспомни! – оборвал я. – И что это каждый тупарь собственную мысль считает самой здравой?
– Включая тебя, да? – хмыкнул толстяк, нажимая клавишу на локотнике.
Из боковой дверцы возникла худенькая девочка в прозрачных одеждах, с рассыпанными по плечам золотистыми локонами. Лицо у нее было свежим и ясным, кожа сияла белизной. Радостно улыбаясь, она засеменила ко мне, бережно неся перед собой гравированный поднос с парой высоких бокалов и фруктами на блюде. Конечно, я отказался. Да еще прощупал кроху взглядом, с макушки до пят, – в поисках подвоха. Тут можно ожидать всего, включая взрывчатку на поясе.