– И что нужно глупой тетке? – усмехнулась Лана. – Полгорода ей завидует!
– Ладно, сменим тему. Тем более тот тип, – я мотнул подбородком на третьего, засекреченного гарда, – уже нацелил на нас слухач – наверное, с благословения Аскольда. Но лучше б он переключился на парочку в дальнем углу. По-моему, за тобой следят.
Тайный гард тотчас забыл про подслушивание и принялся метать по сторонам косые взгляды, высматривая угрозу. Вот отсекать от Ланы «хвосты» он должен в первую очередь. Когда заварится буча, шустрить будет поздно.
– А может, за тобой, – возразила Лана. – Откуда знаешь?
– Они сидели, когда я вошел… Послушай, можешь мне кое-что обещать?
– Смотря что.
– Раньше не уточняла, – хмыкнул я. – Не бойся, «я по-прежнему такой же нежный».
– Ладно, обещаю.
– Не слоняйся по таким местам, пока не закончу расследование. Ну не нравится мне это!.. Ты еще веришь в мою интуицию?
Шпики разом поднялись и заспешили к выходу, не оглядываясь. Сидели-то они далеко, а слухача я у них не заметил – стало быть, умели читать по губам. И где теперь вынырнут?
– Ну вот, пришло время выполнять обещание, – сказал я. – Пока эти гаврики не накликали беду.
Как и положено средь благородных бандитов, я помог даме подняться и под ручку с ней прошел к выходу. Амбалы с секачами тут же пристроились сзади, а замкнул процессию тощий стрелок, угрюмо поглядывая по сторонам. Так, впятером, мы из подвальной прохлады выбрались на слепящий солнцепек, по раскаленному тротуару проследовали к приземистому серому лимузину, ждавшему за углом, и на пути нам не встретилась ни одна сволочь.
Молча Лана скользнула в салон, следом загрузились гарды, и лимузин отплыл, перегораживая едва не весь проулок. Я глядел ему вслед и ощущал в себе сожаление. Но уже не боль, слава богам. Перегорело, остались руины, слегка дымящиеся. Лучше бы, конечно, не раздувать.
Затем машина скрылась за поворотом, и я глубоко вздохнул, восстанавливая равновесие. Ну вот, теперь можно снова вернуться к делам.
Я брезглив в подборе друзей (собственно, их у меня почти нет), а вот знакомцев коллекционирую самых разных. За десятилетия скопилось немало занятных экземпляров, правда, видеться с ними хочется всё меньше. Или я становлюсь нетерпимей, или они с годами портятся, как лежалый товар. А некоторых держу для примера. Во многом они схожи со мной – мы словно бы стартовали вместе. Но как далеко развели нас пути! Вот по таким я сужу, куда не надо сворачивать.
И сегодня придется навестить одного из тех, кого не вижу месяцами. Проживал он в самой, пожалуй, безопасной из городских зон – казацкой слободе. Посторонних сюда впускали, но на чужой территории даже бандиты вели себя тише. А последнее время казаки принялись патрулировать другие районы, постепенно расширяя свой ареал и охотно приняв на себя «суд да дело», – как же, у них в этом такой опыт! Сначала, когда еще пытались бунтовать, на своих шкурах прочувствовали, потом сами набили руку в усмирении. Публичные их порки немногим отличались от шариатских казней, также вершимых при большом стечении, – не столько устрашение, сколько потеха. Не исключено, вскорости на эти представления публика станет стекаться со всего города. Глядишь, и расправу будут вершить родичи потерпевших или добровольцы из толпы – на словах-то желающих хватает. В слободе даже устроили собственную тюрьму, и, скажем, мусела вполне могли туда закатать, ежели попадался без положенного зеленого банта на рукаве. К счастью, я мало похожу на здешних туземцев. Но если меня попробуют подобным же образом вразумлять, буду отбиваться до последнего – надеюсь, что «вразумителя».
Миновав казачью заставу, я покатил по аккуратным, будто вылизанным улочкам, нехотя соблюдая ограничения, – не воевать же со здешней бандой? Добравшись до места, приткнул автомобиль на стоянку и вылез наружу. Оставлять «болид» без присмотра я не боялся. В здравом уме никто не сунется к крутарской машине, даже если бросить ее на пустыре. Кто знает, на что настроен бортокомп, – а ну, начнет палить по сторонам?
Этот дом, с высокими потолками и толстыми стенами, был из «блатных», к тому ж упрятан в самой глубине слободы, поблизости от церкви и расчищенной от ларьков площади, где казачки проводили свои сходы. Патрули вокруг слонялись во множестве, а на входе даже устроили пост. При желании-то проникнуть внутрь нетрудно, но к чему лишние трюки? Я знал, что хозяин на месте и что он примет меня. А потому, как и положено, вступил в дом через подъезд, лишь назвав себя постовым и показав удостоверение, припасенное для таких случаев. Стенающим лифтом поднялся к верхним этажам, даванул в пипку звонка, даже не пытаясь укрыться от нацеленной сверху камеры, через которую сейчас наверняка глазели. Затем массивная дверь с натугой открылась, и я очутился в прихожей, обставленной не без вкуса, хотя сильно отдающей нафталином.
Рядом стояла маленькая горничная в белом фартуке поверх коротенького платья, дожидаясь, чем ее наделят (плащом, шляпой, тростью), а в проеме гостиной высился хозяин – дородный, осанистый, с седеющей шевелюрой и пышными усами – и улыбался во всю ширь, будто впрямь радовался моему приходу. Облачен он был в цветистый халат, из-под которого виднелись ноги, мягкие и бледные, обутые в нарядные тапки с загнутыми носками.
Наделять горничную было нечем (разве «гюрзой» или набедренными мечами), чаевые давать я не любил, а потому сказал лишь: